— И вот теперь он пришел ко мне. — Она дышит мне в нос болезнью, аптекой и страхом. — Он явился мне. Если есть ангел смерти — то это, наверное, он.

Я могла бы ее немного утешить. Я могла бы сказать ей, что мне он тоже являлся. Приносил документы в мешке, как свихнувшийся Дед Мороз. Я могла бы сказать, что он меня тоже пугает. И что он пока не причинил мне вреда… Вместо этого я говорю:

— Вы по-прежнему верите в ангелов? Того, поволжского, вам недостаточно?

Она молчит. Она по-прежнему готова признать ангела в первом встречном. Не исключено, что она считает ангелом и меня.

Но лично я не верю ни в ангелов, ни в Деда Мороза.

Для меня он просто курьер. Он просто приносит подсказки.

Мы идем к выходу. Она впереди, я следом.

— Это я была там, на экране, — говорит Ткачева, не поворачивая ко мне головы. — Там, на Нюрнбергском слушании. Это была я, а не Надя. Шестнадцать пластических операций. Японские медики, они творят чудеса.

— …Они сказали: «Да, мы можем тебя отпустить. Ты хочешь к своим? Ты хочешь, чтобы они тебя расстреляли? Иди, мы не держим. Иди к своему генералу Белову. Иди, расскажи ему, как ты выжила тогда, в сорок первом. Как карательный отряд «Аненербе» казнил твоих товарищей и подарил тебе жизнь. Он ведь спросит: за что? В обмен на что ты ее получила?»…

Вечереет. Мы бредем вдоль прудов. Вдоль километров недосбывшегося темного сна об аренах, стадионах, трибунах, крепостях и казармах… Ее белые волосы — точно знак благословенья от ангелов, которым она продала свою душу. Ее черный наряд — точно траур по всем, кого она продала вместе с душой.

— …Они сказали: «Иди, доложи ему, своему генералу Белову, как ты была нашим лучшим агентом. На Той Стороне. Целых полгода. Он, наверное, порадуется твоим успехам. Ведь разве не ты помогла нам составить подробнейшую карту Долины? И разве не ты предоставила нам информацию по подготовке к той битве под Демянском? Разве не ты? Только благодаря тебе мы сберегли тогда барона фон Вольффа от позора и исчезновения в Вечном Мраке. Ты знаешь, что мы зовем Вечным Мраком? Смерть умершего. Повторную гибель — уже не тела, но духа… После которой — ничто. Так что мы тебе весьма благодарны. Иди же к Белову. Расскажи ему все, как было. Он поймет. Он простит. Он тебя сам пристрелит. Он покроет твое имя позором… Иди. Что, не хочешь?..» Я не хотела. Потому что они были правы. Генерал Белов… Он бы меня расстрелял. Как предателя родины. «Тогда, возможно, хочешь покончить с собой? — говорили они. — Это проще простого». Они были милостивы. Они протянули мне спасительный трос. В моей камере они повесили веревку с петлей. И поставили железную табуретку. Я думала, я смогу. Я думала — это мой единственный выход. Предать отряд, предать родину — это не про меня. Я думала, что смогу засунуть голову в петлю и отпихнуть ногой табуретку. Смогу сохранить чистую совесть. Смогу победить слабость и страх, вернуться к ним, в Сумрачную Долину. Вернуться к ним, стать такой же, какими стали они, забыть свое тело, забыть, как дышать, глотать и ходить, кружить вместе с ними в сонном хороводе, с остановившимися глазами, там, в сумраке… Три дня я сидела в камере, глядя на свой спасительный трос. На веревку с петлей. Но я не смогла. Мне слишком не хотелось туда возвращаться. Мне слишком хотелось дышать, и ходить по земле, и видеть солнечный свет…

Мы бредем в темноте. Мимо трамвайных путей, проложенных через заросли мягкого мха. Она смотрит, не идет ли трамвай, она не смотрит в глаза. Она комкает конец своего рассказа как заляпанную жиром салфетку. Досказывает без подробностей, наспех, как что-то смертельно скучное и при этом само собой разумеющееся.

…Она сломалась. Она сказала, что ей не нужна веревка с петлей. Она приняла их условия. Она согласилась стать Надей. Два с половиной года, шестнадцать пластических операций у лучших японских хирургов. Под именем Нади она согласилась выступить свидетелем на Нюрнбергском суде. Она поклялась под присягой, что Грета Раух вела в СС подрывную деятельность и работала, рискуя жизнью, на русских. Она произнесла речь, полную благодарности, печали и трогательных детских запинок. Она помогла оправдать Грету Раух, убийцу, белокурую ведьму.

Она навсегда осталась в Германии под именем Надежды Руслановой. Она вышла замуж за того, за кого ей сказали, и осталась бездетной, потому что японские медики приняли для этого меры. Она наотрез отказалась работать с советской разведкой.

А Грета Раух стала героем, «Орлеанской девой» Германии. Ее разве что не причислили к лику святых — зато после падения Берлинской стены она вошла в Бундестаг.

— А что же Надя? — кричу я ей в спину, громко, чтобы перекричать дребезжащий трамвайный звонок. — Куда делась Надя Русланова? Настоящая Надя?

Она качает головой. Трамвай останавливается. Она входит и оборачивается ко мне в дверях. Она подносит ладонь ребром к своей старческой шее — и делает рукой резкий жест, изображая, как перерезается горло.

Трамвай истерически взвизгивает и закрывает все двери. Она стоит, прислонившись лицом к стеклу. Прежде чем трамвай трогается, я успеваю увидеть, как она шевелит сухими губами. Я не слышу, но читаю по этим увядшим губам:

— Они убили ее.

Впервые за вечер что-то скребется внутри меня, там, где сходятся ребра.

— Они убили ее, — повторяю я громко, как всегда, когда мне нужен «тест».

Что-то снова скребется. Словно кто-то водит по внутренностям отточенным когтем, но слегка, без нажима, чтобы не причинить боль. Словно кто-то внутри меня и сам сомневается: ложь или правда?

Я иду одна по трамвайным путям, проложенным через мягкий зеленый мох, словно через застывшее сказочное болото. Я вдруг понимаю, что так и не задала ей еще один очень важный вопрос.

13

Мать была неудачей.

Газета Das Schwarze Korps ежемесячно публиковала адреса «чистых» захоронений в Германии — древних захоронений, тщательно обследованных специалистами «Аненербе» и не содержащих расово неполноценных останков. Захоронений, где обитают лишь духи мертвых героев. Захоронений, идеально подходящих для совокуплений. «Не только генетическая предрасположенность, здоровый образ жизни и преданность идеалам Третьего Рейха, но и внимательное отношение к циклу супруги и правильный выбор места зачатия значительно повышают качество будущего потомства и дарят надежду на реинкарнацию в нем великих арийских героев…» Газета Das Schwarze Korps настоятельно рекомендовала сотрудникам СС приводить по указанным в списке адресам своих женщин в день их овуляции.

В июле сорок четвертого Мартин Линц не мог отвести своих женщин ни по одному из адресов, указанных в списке газеты. В июле 44-го они были под Минском, были там, где когда-то они начинали, где принесли свою первую кровавую жертву, где выложили костер в форме руны «тир», обозначавшей победу и миропорядок…

Но не было ни победы, ни миропорядка в июле сорок четвертого. Гипнозом и заклинаниями, ворожбой и новыми жертвами они пытались помочь своей армии — ослабевшей, обманутой, бессмысленно перекинувшей главные силы на юг и отступавшей на запад… Они были бессильны. Они видели, как за неделю погибли двадцать пять немецких дивизий. Они видели карты — карты с кровавыми метками нанесенных врагами ударов. Операция «Багратион» гнала их обратно.

Демиург, создавший человеко-зверей, — имитатор и фальсификатор. И его создания по природе своей имитаторы тоже. Операция «Багратион» была имитацией. Имитацией «Барбароссы», ее зеркальным кривым отражением.

В июле сорок четвертого Мартин Линц был под Минском. Он не мог отвести своих женщин ни по одному из адресов, указанных в списке газеты. Не мог отвести их к древним арийским кладбищам. Но он мог отвести их к могилам павших в боях.

К свежим, к очень свежим могилам героев.