…Страховой медицинский полис; свое здоровье она ценит дорого, страховая сумма — пятьсот тысяч евро.

…Ксерокопия заявления в Социаламт о добровольном отказе от получения социальной пенсии в рамках Программы Содействия жертвам фашизма («…в связи с достаточным уровнем материального обеспечения… причитающуюся мне сумму прошу перечислять на счета детских домов или любых других нуждающихся на ваше усмотрение»). Совесть?..

— Чего хочет девчонка?

— Я думаю… Она хочет истины.

…Подлинник отказа из Социаламта («…Уважаемая фрау… Ваш вклад в дело мира… благородство и щедрость… вне нашей компетенции… мы не вправе… вы вправе… причитающейся вам суммой на ваше усмотрение…).

— Ты слишком много думаешь, дорогая. Большая нагрузка на мозг. Ты не думай. Ты просто возьми и выясни, чего она хочет, что знает и кто ее к тебе подослал. Задача ясна?

…Квитанция двухлетней давности о благотворительном денежном переводе на счет интерната для детей-сирот. Круглая сумма. Доброе дело. Но мне не нравится эта квитанция.

— Да, Клаус.

…Я уважаю благотворительность почти во всех ее проявлениях. Но с некоторых пор я не люблю совпадения. Интернат, на счет которого были переведены ее деньги, называется «Надежда» и находится в Севастополе, Украина.

Вернее — находился.

— Это хорошо, что ты до с их пор такая понятливая, дорогая. Потому что иначе тебе, вероятно, придется переехать в дом напротив. Ты ведь не хочешь туда переехать, да, милая?

— Пожалуй, для меня это уже не имеет большого значения.

…Дом напротив? Я что-то теряю нить их беседы. Зато нахожу еще кое-что интересное здесь, в папке, под всеми бумагами.

— Ты даже представить себе не можешь, — говорит Клаус Йегер там, за стеной, — насколько интересны некоторые из экспериментальных программ, запущенных нашей компанией. Я могу позаботиться о том, чтобы моя жена удостоилась чести стать волонтером. Однажды…

…Это тетрадь. Очень старая школьная тетрадь, основательно обгоревшая по краям и внутри, но несколько записей, вроде бы, сохранилось. На обложке круглым красивым почерком написано: «Надя Русланова». И в следующей строчке: «дневник».

Хороший повар пробует пищу на вкус в процессе приготовления. Иначе можно пересолить или испортить блюдо едкой приправой.

Я пробую правду на вкус. Иначе можно упустить что-то важное.

— Это дневник, написанный Надей Руслановой, — говорю я тихо и вслушиваюсь в себя. Ничего. Я не чувствую ничего — а значит, в моих словах нет вранья.

Я прячу тетрадь за пазуху и вылезаю в окно.

Я слышу, как там, в соседнем окне, она говорит ему:

— Однажды я могу почувствовать счастье.

Чтобы выйти обратно на Штайнплаттенвег, нужно нажать на кнопочку с внутренней стороны чугунных ворот — дверь и откроется. В этот момент они услышат, что я выхожу, — но будет уже слишком поздно.

По ту сторону ворот я теряю несколько секунд на том, чтобы остановиться, развернуться лицом к дому и показать маленькому круглому глазу, выглядывающему из плюща, средний палец правой руки.

После этого я бегу мимо увитой плющом ограды, я бегу по Штайнплаттенвег, я сворачиваю на асфальтированную дорожку, ведущую через парк Платнерсберг. Я пробегаю дубы черешчатые и целый луг одуванчиков, я бегу так быстро, как только могу, но на противоположной стороне парка я трачу еще несколько минут на то, чтобы рассмотреть скрытое за деревьями длинное двухэтажное здание. Его первый этаж — темно-коричневый, а второй белый, и с белыми занавесками на многочисленных окнах. Это здание невозможно увидеть из окон пряничного домика «Надежды Руслановой», но если протянуть от окон пряничного домика к окнам с белыми занавесками через целый луг одуванчиков невидимые бельевые веревки, то получится, что эти здания находятся аккурат напротив друг друга.

Так что я подбегаю к центральному входу загадочного «дома напротив» и читаю то, что написано на прибитой к стене табличке. Разгадка разочаровывает: это частный дом престарелых.

На улице никого. Все белые занавески задернуты. Дом кажется необитаемым — впрочем, на первом этаже открыто одно окно. У окна неподвижно стоит старуха в черном вязаном платье. Длинная седая коса кокетливо свисает с плеча. У старухи слепые глаза — неподвижные, цвета плесени. Она смотрит на меня, сквозь меня — очень пристально, как умеют смотреть только мертвые. Или те, кто готовятся ими стать.

4

Моя гостиница Deutscher Kaiser — помпезное здание с колоннами и барельефами. В каминном зале с канделябрами, дубовыми креслами и ангелами в позолоченных рамах три жидкокристаллических монитора смотрятся слегка по-плебейски. Мне, в сущности, некому писать — но сам факт наличия в этом средневековом интерьере белоснежного кабеля, стыдливо заправленного под бархатный красный ковер, на секунду почти заставляет поверить, что высокоскоростное соединение с чистилищем для местной сети — не проблема.

http://community.livejournal.com/paparazzi

«Сообщество журналистов и иже с ними» Post to this Community

Тема: Нужен хелп

Друзья! Поделитесь, плиз, контактами Миши Шприца/Леши Климова, у кого есть. Заказали статью про мультфильм «Первый отряд» плюс просят сделать короткое интервью с авторами, никак не найду концов, дело срочное.

Спасибо заранее, N.

Я не успеваю даже дочитать новости («Правительство Украины обязано незамедлительно разобраться в причинах трагедии в севастопольском интернате «Надежда». Это просто вопрос чести», — заявил премьер-министр РФ на открытой пресс- конференции…). Комментарий с ответом появляется почти что мгновенно:

«Кинула контакты вам в почту. Но шансов мало. Они в последнее время всех посылают. Мария Г.».

Я пишу «спасибо огромное» доброй Марии Г. Больше писать мне некому.

Но очень уж хочется.

Поэтому в графе «кому» я вбиваю единственный адрес, который приходит на ум: [email protected]

В графе «тема» вбиваю: Отчет о проделанном.

А в теле письма пишу:

«Привет! Как там тебе в аду, папа? У меня все отлично. За исключением нескольких мелочей. Твоя шутка с университетом в Берлине была не смешная. Твою карточку Visa принимают не все банкоматы. Я виделась со старухой, которая в твоих дурацких бумажках зовется Надеждой Руслановой. Это не она. В твоем спецотделе работали идиоты.

Еще одна новость — я теперь стала женщиной. Переспала с одним немцем. Красивый, почти как ангел. Но оказался полным дерьмом. Хотя в его квартире так чисто… Короче, он меня бросил.

Как и вы все.

Амиго умер. Теперь у меня никого больше нет, папа.

Передавай привет Цыганке, Рыжему, Клоуну, Жирной, Немому. Скажи им — я во всем разберусь. Я узнаю, кто виноват. Я сделаю все, что надо. Скажи им, что я скучаю, но пусть они оставят меня в покое. Я не хочу видеть их каждую ночь. Я не могу. Мне страшно, когда они приходят ко мне такие… И ты тоже не приходи.

А если ты встретишь Амиго, скажи ему… Впрочем, Амиго ты вряд ли встретишь. Амиго в раю. Людей туда, думаю, не пускают.

До свидания, папа. Пусть земля тебе будет пухом. Агент М».

Отправить. Отправлено. Выйти из почты. Выйти из каминного зала.

Взять ключи от номера и поспать хотя бы час-полтора. Без снов.

Вместе с ключами коренастый индус на ресепшене протягивает мне букет белых роз.

— Просили вам передать.

— Кто просил?

— Мужчина, — лицо индуса слегка лоснится.

— А как он выглядел?

— Высокий. Белый. Очень белые волосы. — Он выразительно проводит короткой лапкой по своим угольно-сальным прядям. В его глазах — тоска по снежным шапкам Тибета.